Тотальная регламентация

Салливан с отчаянием смотрел на раскрытую калитку в ограде. До нее оставалось всего несколько шагов, но именно этих шагов он и не мог сделать: лимит на шаги был исчерпан.

"И зачем я сам ходил за последней кружкой? — подумал Салливан. — Не мог подождать официанта (кельнера)? Пьяная бравада!"

Оставаться на улице было нельзя: с минуты на минуту мог проехать полицейский патруль, а тогда, тогда…

Салливан застонал: ну почему н не согласился на сверхурочную работу? Тогда бы у него был лимит возвращений домой после полуночи, а уж он нашел бы возможность растянуть его!

Салливан непроизвольно вспомнил ряд уловок, позволяющих сэкономить несколько движений, урвать от рабочих действий немного для личного пользования. В их числе были и доска в заборе, благодаря которой дорога на работу сокращалась на несколько десятков шагов, и придуманная им самим — чем он особо гордился — расстановка оборудования, позволяющая экономить пару рабочих движений за смену.

Вообще-то число рабочих движений не регламентировалось, их всегда выдавалось в достаточном количестве, другое дело, что каждая операция была строго занормирована, и учет велся неукоснительно. Но всегда можно было оправдаться излишним рвением — особенно если немного перевыполнять норму, тогда на небольшой перерасход рабочих движений смотрели сквозь пальцы: мало ли — шаг влево, шаг вправо…

А на черном рынке их можно было обменять на домашние… если удастся пронести с ра-боты, или даже на движения для отдыха — они ценились выше, но и стоили дороже.

Куда шли его рабочие движения с черного рынка, Салливан не интересовался. Поговаривали, будто их используют повстанцы для производства своих штучек… Но, в конце концов, на это есть полиция, а если добропорядочный гражданин, повысив производительность собственного труда, и сэкономит несколько рабочих движений, в этом не было ничего страшного, на взгляд Салливана.

Он вспомнил и нож с несколькими лезвиями, позволяющими разрезать котлету сразу на несколько кусков…

"А аристократы, говорят, позволяют себе отрезать от бифштекса маленькие кусочки," — подумал Салливан.

Хмель еще не прошел, поэтому Салливана время от времени охватывало благодушное настроение. А до полуночи оставалось всего несколько минут.

Салливан задергался, пытаясь хоть как-то передвинуться к калитке.

"Рассказывал же этот старый черт! — вспомнил он. — Наблюдая как кантуют высокий шкаф, он будто бы открыл способ самокантовки. Никем не запатентованный и потому нерегламентируемый! Используя его, если движения кончаются и ты застываешь в неподвижности, можно, раскачавшись внутри себя, попеременно наклоняться то в одну, то в другую в сторону, и таким образом передвигаться, пусть и медленно…"

Вдали послышался шум полицейской машины. Салливан задергался из стороны в сторону, чуть не упал и вдруг, неожиданно для себя, прыгнул. Но не по направлению к калитке, а чуть в сторону.

"Тьфу! Да чего я мучаюсь-то! У меня же осталось несколько прыжков на двух ногах!"

Салливан совсем позабыл о такой экзотике: купил когда-то по случаю, для пикника на природе, по дешевке, в качестве розыгрыша. А теперь, смотри, пригодились! Сколько же их осталось-то?

Салливан прыгнул еще пару раз, и вновь застыл.

"Всего три! — Салливан чуть не застонал от досады. — Ну что стоило прикупить еще пару! Они не так уж много стоили!"

В начале улицы засветились автомобильные фары: полиция въехала в их квартал.

"Все, пропал! — подумал Салливан. — Теперь, теперь… Если бы я умел кувыркаться!" Правда, на асфальте проделывать такие трюки было рискованно, можно было и расшибиться, но при определенном навыке хороший кувырок мог бы его спасти. А если бы научиться катиться через голову, не останавливаясь, то…

Регламент на качения пока не установили и ими можно было пользоваться беспрепятственно.

Фары полицейского автомобиля замерли за несколько домов от дома Салливана. Хлопнула дверца.

"Должно быть, схватили и грузят какого-то несчастного! Сейчас и моя очередь… Ах, если бы я мог катиться! Стоп! Но ведь катиться можно не только вперед через голову, но и боком! Ура!"

Салливан упал на бок, слегка ударившись коленом и чуть больнее — локтем, и принялся перекатываться к калитке, глядя на приближающиеся автомобильные фары.

Ф-фух! Он успел! Машина едва подъехала к соседнему дому, как Салливан вкатился в калитку, подогнув ноги — вот и потребовались те несколько движений, которые он прихватил на работе, удачно спрятал и теперь принес домой, не соблазнившись обменять их на еще одну кружку пива.

"Тогда бы уж точно — конец," — подумал Салливан, захлопывая ногами калитку.

Все! Теперь он в безопасности. Или почти в безопасности. оставалось еще преодолеть расстояние от калитки до дома, но в окно уже выглядывала жена. Лицо ее выглядело озабоченным.

"Главное — не ползти!" — подумал Салливан. Переползание полицейские могли счесть отличительным признаком уголовного элемента, счесть его, Салливана, грабителем, пробирающимся в собственный дом, и открыть огонь без предупреждения! А этого бы Салливану не хотелось.

Ну ничего, в случае чего жена подтвердит, что он — ее муж. Если успеет.

Салливан знал, что жена также израсходовала месячный лимит движений вне дома, и потому не могла прийти ему на помощь — он доберется и сам.

Ничего, что полицейская машина остановилась у его калитки — частная собственность и жизнь неприкосновенна, офицер не имеет права войти. Пусть смотрит, пусть кусает локти.

Он даже не сможет поставить Салливана на учет — сегодня последний день месяца! А завтра отсчет лимитов начнется с нуля.

Перекатываясь по-прежнему, Салливан добрался до крыльца и вскарабкался на ступеньку. Недовольно хлопнула дверца отъезжающего автомобиля.

"Надо будет и эту ступеньку убрать, — подумал Салливан, — сделать пологий пандус от самой калитки. Но это потом…"

Жена открыла дверь, Салливан вкатился в дом и поднялся.

Ноги дрожали. Жена подала комплект домашних движений. Они обнялись.

— Сейчас пойду в душ… — прошептал Салливан.

— Я приготовила ужин, — прошептала жена.

— Ты у меня молодец, — сказал Салливан.

— У нас осталось в запасе несколько фрикций, — краснея, робко сказала жена, — я сэкономила… Может быть, устроим небольшую оргию?

И они устроили оргию.

Регламентировалось все, а именно: количество шагов, которые человек может сделать в день, количество прыжков, любых движений. Все это строго учитывалось и выдавалось ежемесячно. Что-то — ежегодно, что-то — ежедневно.

Люди экономили. Например, чтобы скорее добраться до работы и сэкономить несколько шагов, которые затем можно было бы использовать в другом месте, для личных целей. Потому что нельзя было распределить: это путь на работу, а это — в другом направлении: ноги-то одни.

Другое дело, что количество дыханий, сердцебиений не регламентировались, хотя были подобные запросы в парламент. Только то, что человек может выполнить сознательно.

Образовывались рынки по обмену одного на другое.

Основное же заключалось в том, что тот, кто израсходовал, например, свой лимит на движения, мог остаться на улице и не успеть домой — замирал на месте. Таких подбирала полиция со всеми последствиями. Говорить он мог, а вот двигаться — нет.

И только одно выдавали бесплатно и в большом количестве: рабочие движения, то есть те, которые были необходимы для производства той или иной продукции.

Можно было купить то, чего недоставало. Например, кому-то требовалось пойти на свадьбу, вот он и прикупал танцевальные движения.

Следовательно, можно было и не учиться: все эти вещи где-то производились централизованно, а затем уже распределялись среди людей. Сами же люди, соответственно, ничего из себя не представляли. Так, пустые болванчики. Но грузились сами, вставляли в себя движения одни, другие. Почему? Потому что данные загрузочные движения являлись рабочими. По обслуживанию себя.

Некоторые пытались совмещать рабочие движения с необходимыми себе.

Контроль, отлавливание нарушителей и т.п.