Рай

Все начинается с запаха: особенный аромат чистого леса и морской ветер. Сосны стоят плотной стеной, сгущаясь к центу острова. И лишь ближе к берегу начинаешь различать игру солнечных зайчиков на плотно покрытом хвоей и мхом земле. Песок, особенный, "поющий": если идти по берегу "походкой лыжника", эти волшебные золотые частички издают особенный высокий звук, третью ноту аккорда, состоящего из шума леса, плеска волн и пения песка… Здесь все особенное. Именно потому, что катер приходит только два раза в сутки, потому что телефонов нет, потому что из машин — единственный трактор, на котором возят продукты с пристани в столовку. И с первого шага понимаешь, что теперь ничто тебя не коснется. До тех пор, пока ты не сойдешь на землю по ту сторону, в Городе. И в первый день ловишь себя на мысли, что жутко хочется приложиться к любой, хоть малюсенькой, выхлопной трубе, потому что голова перестает соображать, а в глазах все слегка покачивается, и нет сил даже шептать.

Любимые места становятся любимыми, потому что там было хорошо нам. Память услужливо предлагает изящную мозаику, составленную из самых ярких впечатлений, из самых приятных воспоминаний. Здесь прошло лучшее мое лето. Каждый день максимально наполнен: завтрак, прогулка до пляжа, море, песок, здоровый сон и ленивые разговоры, купание до потери сознания, ужин, сон. С наступлением темноты — время "культурной программы" — прогулки по острову. Этот маленький кусочек суши, который можно обойти по берегу за полтора часа, каждый вечер предлагал новую сумасшедшую палитру развлечений: знакомые тропинки в темноте становились непроходимыми дебрями. Пробираясь "нехожеными путями", мы добирались до излюбленных мест. Валуны, те самые, которые внесены в какую-то там книгу достопримечательностей маленькой прибалтийской страны: каждый раз мы карабкались на них, словно на Пик Коммунизма. И там, не вершине, в сумерках уходящих белых ночей можно поразмыслить над могучими силами, управляющими миром. Старинное кладбище с остатками крестов и надгробий, фундамент разрушенной усадьбы. Воображение рисует картины когда-то кипевшей здесь жизни… Культпоход в бар, где играла музыка, иногда крутили видео и даже танцевали… Или кино, которое привозил "кинщик" — дядька в возрасте наших пап, который мило строил нам глазки. И мы гордо ощущали себя аборигенами, потому что дольше на острове жили только коменданты домов отдыха. Вернее, комендантши, признавшие нас за своих в связи с длительностью знакомства. И если вдруг мы начинали скучать по дому, ближе к полуночи пробирались на пристань: месяц ярко освещал морскую гладь, и даже лунная дорожка казалась неестественной, такой как рисуют на картинах. Сидя на пирсе, мы смотрели на огни города — пара километров по прямой — набережная, горхолл, гостиницы… Даже мой дом за мысом можно было если не рассмотреть, то угадать: вон там, где видны портовые огни, вон там за портовыми кранами и элеватором… И становилось тепло, оттого что все это родное — такое близкое, можно даже представить, что вон там на пляже гуляет сейчас кто-то знакомый…

И конечно любовь… Невероятные приключения, свидания в темноте, причем обязательно надо влезть в окно или заблудиться и потом выяснить, что находишься в пяти метрах от дома…

С возрастом приходится напоминать себе о том, что на мир иногда надо смотреть глазами ребенка — с удивлением и восхищением, чтобы не потерять ощущения яркости и неповторимости всего, что только ни происходит вокруг. А прагматизм далеко не лучший спутник. И тогда этот оазис оживает в памяти, и снова на сердце становится тепло, и вот уже не таким низким и угрюмым кажется небо, и желания становятся светлее.

Прутик, тоненький и ненадежный с виду, превращается в прочный мост из уже ставшего не-реальностью прошлого в еще не-реальное наполненное желаниями и яркими красками будущее.