Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Предложение

Предложение

— М-м, хорошо, — Леон сочно, с хрустом потянулся.

Полежав с прикрытыми глазами еще минут пять, он окончательно пришел в себя и, повернувшись на бок, стал неторопливо изучать полуприкрытое тело жены. Ее, до сих пор вздрагивающая упругая грудь, чуть блестящая мельчайшими капельками, уже не возбуждала и не влекла его, но доставляла истинное наслаждение взору. Леон непроизвольно сравнил ее с прошлой своей любовницей и честно отметил — та и близко не "лежала". Усмехнувшись про себя случайному каламбуру, он продолжал изучать плавно очерченные изящные формы.

— Да, превосходно, а она ведь уже далеко не девочка…

В нем опять начало просыпаться желание и он, пробурчав-пропев:

— Вставай, вставай, штанишки одевай! — вскочил и, натягивая трусы на ходу, попрыгал к туалету.

Было тихо и солнечно в субботнее утро весеннего месяца.

Когда он умылся и вышел, Ирина все еще нежилась в кровати, и Леон прошел в комнату дочери. Та спала крепким детским сном, разметавшись по кушетке; сброшенное одеяло валялось рядом.

Леон сел на край постели, потормошил дочурку за плечо и, склонившись к уху, тихо сказал:

— Вставай, в школу опоздаешь.

Лиза сразу проснулась, улыбнулась отцу, но тут же нахмурилась.

— Все ты врешь, — заявила она, — мне только осенью в школу.

Но уже через секунду снова улыбнулась и потянулась тонкими ручонками обнять отца за шею. Леон часто шутил над нетерпением дочери пойти в школу, но она, как это свойственно детям, никогда больше минуты на него за это не дулась.

На кухне послышалась возня, и через несколько минут потянуло запахом кофе и солнечных лучей.

Ирина негромко крикнула, не отворачиваясь от плиты с дымящейся туркой:

— Ленька, Лизка, завтракать!

В ответ послышались крики и смех в ванной. Через три минуты появились отец и дочь, мокрые с головы до ног, уселись за стол и стали поглядывать друг на друга и похихикивать.

— Все балуетесь, ну-ну, — незлобиво проворчала Ирина и стала разливать кофе взрослым и сок ребенку.

Когда завтрак уже шел полным ходом на кухню, не торопясь, явился Макс — здоровенный рыжий домашний кот — наглый и важный, впрочем, как и все коты. Снисходительно посмотрев на поставленную ему еду, он неторопливо умылся и стал завтракать вместе со всеми. Макс всегда давал понять, что он кот, а значит живет сам по себе, хотя никто этому значения не придавал, и тормошили беднягу регулярно.

После завтрака Лиза отправилась прибирать свою комнату, выполняя условие вчерашнего уговора, а Ирина, сполоснув чашки, подошла к окну и, зажмурившись, улыбнулась солнцу. Леон подошел сзади, поцеловал ее в шею и слегка придавил ее бедра своими к подоконнику:

— Какая погодка, а?

Та опустила голову и мурлыкнула:

— Ага.

Они постояли немного, любуясь поздним весенним утром. Сквозь открытую форточку вместе с живительным дуновением свежего ветерка доносился беспрерывный гомон птиц и шум праздно просыпающегося города.

— Надо пойти посмотреть, что там Лизка делает, — сказала Ирина и Леонид, словно очнувшись от сладкой дремы наяву, пошел за ней в детскую.

Как и ожидалось, Лиза не только не прибрала старые игрушки, но и разбросала новые. Конечно, она это сделала не нарочно, просто игрушки, попав в ее руки, уже не могли попасть на место, а начинали новую игру.

— Елизавета, — негромко, но внятно сказала мать, — если ты хочешь, чтобы мы поехали туда, куда договаривались вчера, через пять минут в твоей комнате должно быть чисто, как у меня на кухне. Понятно? — после секундной паузы добавила она.

— Понятно, — вздохнула Лиза и, часто оглядываясь на вставших в дверях комнаты родителей, стала хаотично запихивать разбросанных кукол, мишек и заек в различные места, часто для тех не предназначенные.

Вчера, за ужином было решено всей семьей поехать в субботу в городской парк: кататься на каруселях, есть поп-корн и пить газировку.

— И пиво, — закрепил за собой привилегию отец.

Но сегодня утром, глядя на готовые вот-вот распуститься березы Леон, вдруг, вспомнил о подснежниках.

— А поехали собирать первые подснежники! — воскликнул он. И остальная часть семьи, Лиза и Ирина, хором закричали, — Ура-а-а! Едем за подснежниками! — И повисли на довольном отце.

Леонид знал много изумительных мест в горах, где рядом с выставленными навстречу солнцу, прогретыми скалами, на травянистых угорах пробивались первые маленькие подснежники. И он выбрал одно из ближайших мест, в двух часах езды от дома.


Когда они добрались до цели своей поездки — бурых стометровых скал, подставивших свою крепкую грудь щедрому весеннему солнцу — их ботинки были полны мокрого снега, а желудки слабого урчания. Оставив машину в ближайшей деревеньке, семья больше часа шла по едва заметной и частенько проваливающейся тропке. Но, едва увидев большие поляны, свободные от снега и полные ярко-белыми распустившимися подснежниками, Лиза мгновенно забыла о, наступившей было, усталости и с криком "Подснежники-и-и!" побежала рвать, а больше топтать нежные цветы. Леон едва успел крикнуть: "Много не рвать! Лучше перед обратной дорогой наберем". Лиза, не оборачиваясь, на бегу крикнула: "Ладно!", но было ясно, что она уже через секунду забудет об отцовской просьбе. Ирина и Леон обменялись улыбками и стали вытряхивать снег из ботинок.

Сбросив рюкзак, отец расстелил стол и начал готовить легкий обед, принесенный собой. Он резал мягкий белый батон, клал на него ломтики помидоров и куски ветчины, сверху немного зелени петрушки и чуть-чуть поливал майонезом. Он знал, но каждый раз поражался, насколько вкусна и желанна на природе даже эта непритязательная еда. С трудом сдерживаясь от искушения начать в одного, отец доделал бутерброды, разлил горячий чай и только потом позвал жену и дочь.

Они тут же прибежали, развалились на высушенной солнцем прошлогодней траве и стали молча есть, лишь улыбаясь от радости и мыча от удовольствия.

Когда с едой было покончено, все легли на спину и стали смотреть на высокие сосны, неподвижно раскинувшиеся на ярко синем небе. Но уже через пять минут Леон, резко поднявшись, скомандовал:

— Ну-с, хватит обрастать жиром, все идем наверх!

И все пошли, а временами и поползли по ярко блестевшему на полуденном солнце рыхлому мокрому снегу в обход скал на их вершину. Только через пятнадцать минут слегка уставшие они упали на прогретые серые камни вершины изредка усаженные пучками старой высохшей травы и тут же были вознаграждены открывшимся взору великолепием.

Океан леса уходил на десятки километров вдаль, теряясь в легкой дымке на горизонте. Воздух был настолько недвижим, что казалось, он звенит от напряжения и нетерпения сорваться в вихре любимого танца. Лишь иногда слабое-слабое дуновение на миг сменяло исходящий от разогретых валунов теплый воздух приятным хладом, словно напоминая, что до лета еще не близко. В прозрачном, готовом наполнить себя жизнью воздухе одуряюще пахло разогретой сосновой смолой и вечностью потрескавшихся камней. Сколько же они тут лежат и смотрят на мир с высоты? Может тысячу лет, а может сто тысяч… И маленькие непоседливые существа, взобравшиеся к ним на голову ничто для них. Вероятно, они их даже не замечают.

Леон вдохнул полной грудью живительную силу весеннего воздуха и насладился едва уловимыми ароматами гармонично вплетенными в него. Вдруг он ощутил, что не только первые робкие запахи леса наполняют воздух волнующим осознанием рождения нового года жизни. Птицы! Безгранично радуясь, прибывающему с каждой секундой потоку тепла, льющегося с огромной желтой звезды, они орали так, словно все до одной прищемили свои суетливые хвосты. Леон улыбнулся их гомону и вновь посмотрел на безбрежный неровный океан. Кто они, затерянные на этих гигантских просторах планеты? Всего лишь муравьи, слабые и беззащитные. И их города со всеми техническими достижениями не более, чем муравейники. Одна случайная искра и их не станет.

Леон, не отрываясь, глядел в завораживающую даль, величественную и спокойную. Сейчас он, как никогда ощущал себя частью этой живой планеты.

На краю зеленого океана хмурыми, непонятного цвета тенями стояли близкие горы. Леон оторвал взгляд от горизонта и перевернулся на живот; прямо перед его лицом по толстому сухому стеблю полз небольшой, но очень деловой на вид черный жук. Он не обращал внимания на человека и был крайне озабочен проблемой перелезть на соседний скрещивающийся стебель. На этом островке земли природа уже просыпалась в сотнях своих созданий.

Леон зажмурился:

— Хорошо! — подумал он. — Наверное, это и есть Хорошо.


На обратном пути дочь спала, на заднем сиденье, уткнувшись лицом в небольшой букет подснежников. Они быстро повяли, но все еще источали искрящийся аромат весны; и Лиза, одурманенная этим запахом, чуть улыбалась во сне; наверное, ей снилось лето.

Леон уверенно и быстро вел машину, креня ее в поворотах и аккуратно, словно гепард, выжимая из нее всю мощь, скрытую под золотистым капотом.

Он наслаждался быстрой ездой и старался не отказывать себе в этом удовольствии. Он сливался с машиной, становился ее деталью, чувствуя каждой клеточкой своего тела все ее механизмы, их "болячки" и их перегрузки; чувствовал все ее движения и, словно пилот, каждую секунду выбирал единственно правильное направление полета.

Ирина молчала полдороги, а затем, приглушив музыку, заговорила:

— Ты знаешь, сегодня был очень хороший день.

— Почему был? — Леон улыбнулся ей, — он еще продолжается.

— Ну да, конечно… — Ирина помолчала. — Только знаешь, я подумала, что жизнь состоит именно из таких дней. А все остальное — работа, деньги, дела, проблемы всякие — они служат лишь для того, чтобы у нас были именно вот такие — счастливые дни. И помнить всю жизнь мы будем именно их; светлую, не обремененную ничем радость.

— Да, наверно, ты права, — Леон вздохнул. — Одна неприятность, что и такие дни, как и все другие имеют обыкновение заканчиваться, — он широко улыбнулся, посмотрев на жену.

— Ну и что... — она ничуть не шелохнулась, глядя в одну точку. — Надо просто дарить их себе чаще.

— В таком случае, куда мы едем завтра? Завтра все еще воскресенье.

— Давай сходим в парк, обещали же Лизке.

— Давай. И, кстати, можно будет позвать Леху. Мы с ним пивком побалуемся, вы с Татьяной побалаболите, а Лизка вместе с Толиком покатаются и поиграют.

— Мы не балаболим! — Ирина насупилась.

— Хорошо, хорошо, просто мило общаетесь. Так что, зовем?

— Конечно, зовем. Всем будет только веселее, — Ирина помолчала, зевнула, — посплю-ка я тоже, — и закрыла глаза.

Через полчаса навстречу летящей в наступающих сумерках машине вышло зарево и очень скоро вспыхнуло яркими огнями приближающегося мегаполиса.


Вечером, перед тем как лечь спать, Ирина обняла мужа и, прижавшись к нему, спросила:

— Ты заметил, что на улицах сегодня вечером было намного меньше машин и людей, чем обычно? Да и те, что были, как будто отсутствовали; мы были словно одни в этом огромном городе…

— Нет, тебе показалось. Ты просто устала, — Леон заботливо посмотрел на нее, — ложись скорей спать. Завтра у нас еще один счастливый день, отдыхай, — он улыбнулся.

— Наверное… показалось… — Ирина забралась под одеяло. — Ты идешь?

— Нет, пока. Посмотрю немного новостей. Спи.


Леон пошел на кухню и, включив негромко телевизор, стал варить кофе. В мире же, как обычно, происходили ординарности. Где-то шла пара вялых войн. Кто-то пытался, прикрываясь голубем, спустить собак новой. Звезда экрана выходила замуж за деньги. Кто-то тоже кому-то что-то продал. Рухнул самолет — трагедия. Где-то очень холодно и может быть умрет с десяток тысяч — статистика. Кому-то опять повезло, а кому-то снова нет. Все что-то продают или покупают, не спрашивая себя, зачем они это делают. Мир продолжал жить своей обыденной жизнью.

Насмотревшись, Леон подошел к окну и, глядя в черную стену, разукрашенную цветными огоньками, пытался понять, что за ней.

— В мире столько безумия, что извинить бога может лишь только его не существование, — подумал он вслух. — А я? Зачем я это смотрю?

— Все смотрят, и вы смотрите.

— Это точно, — Леон вздохнул, потом, словно очнувшись, недоуменно посмотрел на телевизор, вступивший с ним в беседу.

На него с не меньшим интересом глядел с экрана приятный диктор. Он с небрежным видом восседал в студии новостей и почему-то молчал. Леон ухмыльнулся видению, но все же, стал судорожно переключать каналы. Но на каждой картинке в различных обстоятельствах непременно присутствовал уже виденный им субъект.

— Спать! — скомандовал сам себе Леон и выключил телевизор.

— Минуту внимания, — приятный голос догнал его на пороге кухни. Леон повернулся и застыл. У окна, не боясь сильного весеннего сквозняка, сидел тот самый диктор, чуть не ставший причиной его преждевременного отхода ко сну.

— Что ж, — подняв брови, вздохнул тот через минуту, — если вы не желаете со мной разговаривать, то я сам постараюсь ответить на те вопросы, которые вы сейчас себе повторяете беспрерывно, как видавший виды патефон. Но по известной причине не в состоянии задать их мне, — он хитро ухмыльнулся.

— Итак. Кто я? — незнакомец секунду подумал. — Ну-с, скажем так — я не человек, вернее не совсем человек, — он сделал паузу, — впрочем, если точно, то совсем не человек. Но вы можете называть меня просто — Питер.

И изобразил на лице величайшее радушие.

— Откуда я? И как я здесь появился? Вопрос сложнее… но я постараюсь, — и его лицо на секунду приняло серьезное выражение. — Скажу так. Там, откуда я пришел я был и буду всегда, а возможно и вы. Попал же я к вам в дом при помощи обычной ловкости рук, ну и других моих "достоинств", — он двусмысленно хмыкнул.

— А вот зачем… Это более долгая история, но я думаю вы меня выслушаете, — закончил он уверенно. Выдержав паузу и поняв, что статуя в дверях не намерена поддерживать беседу, по крайней мере пока, он, нисколько не смущаясь, продолжил.

— Итак, дабы не тратить время зря, я сразу делаю вам Предложение. Не буду нести всякий религиозный бред, но замечу лишь одно — кое-что в нем, действительно, правда. Так вот, вы выбраны для вечной жизни. Не спрашивайте меня за что, именно, вам сия благодать, со временем сами поймете, — он вдруг посмотрел на Леона, и улыбнулся словно ребенку. — Нет, нет ни за какие заслуги, скорее за некоторые качества. Опять же, не объясняю где и как вы будете существовать, сейчас вы этого не поймете, скажу лишь, что вы получаете возможность вечной жизни вашей души, вечного ее развития; возможность познать мир, его строение, развитие и гармонию; вы сможете влиять на его устройство и уклад; в общем, пользуясь вашей терминологией, вы будете подобны богу. Ну, как? — И он в упор уставился на Леона, любуясь произведенным эффектом.

— Интересно, — выдавил из себя тот, — но, все же, кто вы?

— М-да, — Питер недовольно поморщился несообразительности и упертости собеседника. — Я посланец, стражник, посредник; у меня много функций и у меня ключи от многих врат. Вы лишь поймите пока — я тот, на кого возложена обязанность провести с вами переговоры, чем я собственно и занимаюсь.

— Какая то продажа души дьяволу получается, — к Леону возвращалось обычное чувство юмора.

— Чушь, — парировал гость без капли иронии. — Я лишь делаю бескорыстное предложение, а договариваетесь исключительно ВЫ и исключительно САМИ С СОБОЙ.

— Я буду вечен…— неуверенно произнес Леон после долгого молчания, — неплохо. — Он расстался с косяком и сел за стол. Но вдруг, словно тень упала на его лицо.

— А как же моя семья? Дочь? — Леон едва кивнул в сторону спален.

— О чем вы! — Питер вознес руки к небу, — это тлен! Все они (да и вы, впрочем, пока тоже) мертвы, едва родившись. Безусловно, вы для них умрете этим утром, — закончил он более спокойно и деловито.

— Но…

— Да, — тут же перебил искуситель, — именно в этом, как правило, и есть первая сложность. Что ж, вы вольны сделать выбор сами. Скажите "да" и станете богом; будете смотреть на мир, будто через стекло аквариума. Скажите "нет" и забудете эту ночь, оставшись навсегда рыбкой в этом самом аквариуме, пока не станете кормом для других рыбок. Решать вам.

— Дело не в этом, — Леон вдруг тяжело задышал.

— Вероятно. Мне это не совсем понятно, уж извините. Кстати вот, возьмите, — Леон стиснул протянутый ему сверкающий медальон, — вроде пригласительного билета. — Тот был настолько тяжел, что Леон невольно вздрогнул. Питер усмехнулся:

— В некоторых случаях помогает. До утра. Я приду в девять.


Из оцепенения Леона вывел звук телевизора, шло какое-то кино для полуночников. На кухне было чисто и спокойно, словно ничего и не было. Леон раскрыл ладонь — на руке лежал мерцающий резной медальон.

— Господи, что же делать? Все это правда! — он стал судорожно ходить по кухне из угла в угол. — Черт, как же быть?

Но ни тот, ни другой не ответили…

Леон положил медальон на один край стола, сам сел на другой и, положив голову на руки и закрыв глаза, провалился в хаос мыслей наводнивших его голову. Они, как назло не слушались и, словно стремились взорвать мозг и разметать его по стенам, найдя самое легкое решение всем проблемам.

Но постепенно чехарда в голове улеглась, и он вдруг будто ощутил свое предназначение:

— Я, я, я… Я буду лучшим, я выбран лучшим... И это, конечно же, не случайно! Да, пусть не заслуги, но качества... Хотя, качества — это не только моя заслуга, но разве не моя тоже? Мир! Как ты безумен! И я смогу помочь тебе, избавить тебя от пороков и заставить обрести рассудок... Впрочем, возможно, я лишь смогу добавить свою долю безумия… Господи, пусть. Пусть будет хоть как. Главное попытаться, попробовать! Лучше жалеть о том, что не смог, чем жалеть о том, что не пытался. Это же мой шанс, мой пик. И не взойти на него, не воспользоваться этим Предложением было бы безрассудно и даже глупо… Нет, совсем нет, я не думаю о вечности. Это тоже важно, но самое главное лишь то, что я смогу сделать мир лучше и чище... Может быть... А вечность? Мне для этого целая вечность! Господи, я брежу! О чем это я?! — Леон поднял голову и словно вновь увидел святящийся медальон. Тот, не мигая, глядел на него единственным, вырезанным на непонятном тяжелом металле мерцающим оком. — Черт, это все правда, — и он снова закрыв глаза стиснул шею руками, — но тогда в чем же проблема? Я согласен!

И вскочив, Леон стал ходить по кухне из угла в угол. Его невидящему взору представлялись те бескрайние горизонты, что были открыты его мысли. Те поля мироздания, на которых он уже видел себя рядовым пахарем. Как он сумеет распорядиться своей силой? Как он сможет смириться с величием? Как ухитрится совладать с вечностью? Как, как, как? Столько вопросов! Но он чувствовал, верил — он победит!

Но вечно побеждать нельзя! Как впрочем, и вечно проигрывать. Вечность. Странным образом вечность начинала мешать стройному ходу его мыслей.

— Наверное, к ней надо просто привыкнуть, — отмахнулся он.

И глаза его разгорались все ярче и ярче, и если бы кто-то, пролетая мимо его окна, заглянул в него, то он увидел бы три одинаковых мерцающих глаза, два его и один на столе.

— Курочка ряба!

Леон приглушенно вскрикнул, когда, мечась по кухне, он вдруг увидел наседку на чайник. Это была общая ручная работа Ирины и Лизки. Ирина сшила основу, а украшала курицу мелкими деталями Лиза, стараясь не отставать от матери в помощи по дому. Она несколько раз колола пальцы, но не сдавалась и, подавив плач где-нибудь в другой комнате, возвращалась и продолжала старательно пришивать гребешок и крылышки. Только молчаливые слезы капали на пеструю ткань. Для Леона это была самая дорогая вещь в доме.

— Господи.

Он остановился… Его взгляд упал на свежесобранный букет подснежников. Когда Лиза принесла его домой, они совсем завяли и ее глаза стали печальными и мокрыми. Но, послушавшись совета родителей, она поставила его в стакан с водой и уже через полчаса носилась с ним, рискуя разбить, и показывала всем, как красиво распустились цветы. Она даже хотела взять букет с собой в кровать, но отказалась от этой мысли, после того, как отец объяснил ей, что так они снова завянут.

Теперь подснежники стояли на столе. Они закрылись на ночь, чтобы утром вновь порадовать маленькую принцессу своим весенним дыханием.

Леон вспоминал прожитый день и прожитую жизнь, словно перечитывал увлекательную книгу, страницу за страницей. Он остановился, затем сел за стол и уставился на скромный букет. Черты лица его разгладились, и губы тронула едва заметная улыбка. Он вспоминал. И, как обычно, вспоминалось только хорошее. Не отрывая взгляд от букета, Леон чуть слышно прошептал:

— Господи, нет. Я никогда не смогу их оставить!

Но взгляд его вновь упал на медальон — тот потянул к себе, завораживая бледным мерцанием прекрасного ока. Леон не устоял и закрыл глаза.


Когда он их открыл — рассвело. Вздрогнув, Леон посмотрел на стол. Медальон тусклым холодным камнем недвижно лежал в заливающих кухню теплых лучах. Скрипнула дверь, и к Леону подошел Макс. Не унижая себя мяуканьем, он потребовал завтрак, мягким прыжком водрузив свое немалое тело на колени. Леон, вздрогнув, посмотрел на часы:

— Скоро девять… Скоро придет Питер, — Леон поднял взгляд. — Что ж, пусть приходит. Я сделал свой выбор.

11.10.2003

Наверх

Время загрузки страницы 0.0011 с.