Сквозь Вселенную

Он стал героем среди людей, хотя, вот парадокс, его почти никто не знает. Может быть, только несколько вахтерш и уборщиц, дежуривших тем вечером по зданию. У них не приветливая работа — плестись навстречу уходящим работникам, когда у тех наклевывается уютный вечер, у этих маячила в ближайшие часы трудовая вахта. Но, как бы то ни было, он прославился на века своей неординарной судьбой.

Еще днем Сиреневый Ка чувствовал прилив мудрой мутной хандры: "Я думаю, как все это банально, сидеть за своим столом и думать, а на кой черт мне сидеть за ним? Думать, что работа совсем не интересует меня, суета увлекает, и можно забыться, но отсутствие творческих мук безапелляционно заявляет — это не мое! А что же тогда мое? Пойти в задымленный бар и, пропустив там две-три "кристальной" достать мобильник, полистать телефоны: "блондинка из н/ч (ночной клуб) "Космо", 09.12.01.", узнать, что она совершенно случайно сегодня не занята и вспоминать до ее приезда ее лицо, не путая с формой грудей?… Это тоже не мое. А что уж точно не мое, так это встать на резной бордюр в центре Люксембурга и на счет "три" шагнуть вниз и лететь триста метров с обрыва. Иногда так живо представляется, как бы я долго решался сделать этот толчок: несколько раз точно бы делал попытки, покачивался и назад. Нерешительный я. А потом все же как прыгну, или поскользнусь, замашу руками, чтобы обратно вернуться, но уж поздно… Жаль, что не мое это".

Сиреневый Ка так сидел в кресле перед включенным монитором, вяло передвигал верхушки диаграмм, и изредка переводил взгляд за окно. Там через повернутые на полузакрывание вертикальные жалюзи виден был падающий снег. Еще светло, день толи в самом разгаре, толи на исходе — зимой этого вообще невозможно понять. Психоделика какая-то! Чушь какая-то!

Сиреневый встал, походил, сел, потыкал стрелкой мышки границы поля, встал, раздвинул жалюзи, посмотрел, как они раскачиваются. Подумал, и воткнул штепсель, уходящий потертым проводом к потертому квадратному магнитофончику, в розетку. Зашипело радио, сквозь эфир прорывался послеобеденный голос диджея. Ка покопался в груде кассет на подоконнике и нашел там, то, что было нужно в этот момент — минор на английском, "DEPECHE MODE" — "Ultra", это не есть хорошо… Чуть удовлетворившись, он снова сел на место и стал смотреть на вмятый динамик, будто пытаясь увидеть, как такая примитивная техника может симулировать такие сложные звуки: октавы, тембры и канальную разводку; там вокал, тут щеточки, а в левом верхнем углу электрогитара — хотя в действительности один маленький монодинамик с выгнутой покрывающей сеткой?!

Попив чаю, Сиреневый Ка по второму или третьему разу перевернул кассету и со странным ехидством заметил, что в щелях между жалюзи уже стемнело. Снежок продолжал падать, вертикально вниз, такими же крупными хлопьями, но в свете фонаря стал казаться светящимся сам по себе и более стремительным.

"Я бы мог успеть сделать много лишних дел, если бы не смотрел за окно или не отвлекался на музыку; я бы мог зарабатывать сейчас в два или три раза больше, если бы проявлял настойчивость и силу воли; я бы мог сейчас сидеть совсем в другом месте и наслаждаться своими победами — это все так реально. Потенциал во мне о-го-го! Но борьба претит моему существу. Такое у меня есть неоспоримое оправдание, и никто не сможет его опровергнуть, даже я сам. А если кто и попытается, то нарвется на грубость, а то и опер-кот прямо в рот. И вся эта социальная чепуха, эпидемия депрессии, творческий застой…" Экран монитора давно потух, и по нему проносились синтезированные звезды, как будто бы чей-то корабль несется со скоростью света сквозь Вселенную. "Сквозь Вселенную" — так это и называется.

Песня о доме — он смотрел в темный экран на проносящиеся мимо звезды и думал, как ни одна из них не врезается в него. Песня и звезды завораживали, вводили в транс. Он сидел, не шелохнувшись, игнорируя пищащий над ухом вторую половину минуты телефон (это его руководитель хотел выяснить, что с декабрьской статистикой, и, слушая в громкую связь своего аппарата длинные гудки, отхлебывая чай из чашки темного стекла, и откусывая от плитки шоколада, набирался негодования — опять ушел раньше времени, а появляется только к обеду; сопел, из морщин на красном лбу выступали капельки пота — хорошо, завтра поговорим!), и мысленно удерживал правильный безопасный курс. Вот тогда вахтерши и вечерние полотерши обратили свое внимание на звуки рушащихся потолочных перекрытий и треск стеновых панелей. Звук был не резким, скорее планомерным, как декабрьская статистика, и с каждой секундой нарастал. В головах бригады пожилых женщин мелькнула шальная мысль о террористах, но потом возобладала другая — о землетрясении. Они побросали ведра и газеты и побежали к выходу. Там уже суетились вечерние обитатели здания: посетители задымленного бара в подвале и центра релаксации в пристройке. Все высыпали на улицу, и уже от туда, выдыхая морозный воздух и смахивая снежинки с лиц, наблюдали, как верхняя часть здания с одним мерцающим окном отделяется от остального строения, проделывая глубокие трещины по всем направлениям, и уносится с бешенной скоростью в чистое звездное небо.

Уже потом, выяснив подробности, но еще шепелявя от волнительности увиденного, бригада вечерних работниц разнесла славу о пропавшем без вести в тот вечер вместе с офисом Сиреневом Ка.

Он оторвал взгляд от монитора в направлении окна и заметил, что снежинки теперь падают горизонтально, и несутся навстречу со скоростью света, как будто бы летишь по ночному зимнему шоссе с ближним светом. Тогда он раздвинул жалюзи, обеспокоено проверил, плотно ли закрыто окно, и стал напряженно следить, нет ли угрозы столкновения его офиса с какой-нибудь звездой. Монитор на столе точно синхронизировал картину за окном: абсолютная чернота, и несущиеся навстречу холодные вселенские объекты — то сверху, то снизу, то по бокам и одновременно. Он сел в кресло, ухватился руками за подлокотники: готов, чтобы мысленно удерживать безопасный курс.