Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Ни одной упавшей звезды

Ни одной упавшей звезды

Страницы: 1, 2

— Я стоял посредине дороги и смотрел на них, как будто бы на этом свете нет больше ничего, кроме меня и звезд. Ты можешь понять мое состояние?! Знаешь, так бывает. Все равно, что подумают случайные ночные прохожие, или промчится машина и размажет по асфальту. Мне тогда было важно дождаться хотя бы одной упавшей звезды.

Я простоял на одном месте, замерзая, два с половиной часа: затекла шея, в глазах помутнело… А результат ты знаешь.

За все время ни одной упавшей звезды!


Я рассказываю тебе, а легче не становиться, как должно быть. Вроде, выговоришься и полегчает. У меня не так: все в себе, пока сам не переварю, результата не будет. А еще и тебе настроение порчу. Я же вижу. Но, знаешь, не смотря на это, хочется рассказывать, и именно тебе.

По-моему, это называется проведение? Ну, понятно, о чем речь. В принципе, ничего нового, но я такой человек, что мне надо изобрести что-то свое, найти, доказать и обозвать. И я назвал — метафизическая аура удачи. Благодаря ей со мной происходили по-настоящему значимые события в жизни. Она есть далеко не у всех. Я оптимист, ты сама не раз говорила мне об этом: «Жизнерадостный рахит с очень грустными глазами». И верю, что так везет только хорошим людям в абсолютном смысле, которые собой что-то несут для Бытия. Какая-то родовая память, мистическая бдящая сила, ангел-хранитель — всегда со мной и, чуть что, приходит на помощь.

Сначала надо было в нее поверить. В ранней молодости я был слишком загнанный, чтобы увидеть ее. Для этого тоже нужна хоть капля самоуверенности, поверить, что ты своего рода мачо. А в ВУЗ я уже поступал при ее содействии. И учился там и заканчивал. Устраивался на работу, выходил не раз сухим из воды. Помнишь, я рассказывал про то, как мы угнали пассажирский электровоз? Ну и другое в этом роде.

На бога надейся, а сам не плошай! Хорошая пословица, я ее разделяю. И ты, помнишь, сама не раз говорила мне, что, мол, не стоит обольщаться по поводу своей избранности. А я обижался страшно, злился: сейчас смешно, а тогда сильно задевало. Дело-то на самом деле не в избранности, а в умении ей пользоваться. Парадокс!

Наступил момент, когда я стал уверенным в наличие своей ауры удачи также явственно, как в своем чувстве юмора или своем абсолютном музыкальном слухе. Кстати, зря улыбаешься, мне говорил об этом дирижер симфонического оркестра. Я мог в наглую не готовить ни единого вопроса к экзамену, и узнавал, что у меня «автомат». Вообще, я старался не злоупотреблять такими вещами по пустякам.


Другое дело, тот случай с электровозом. Это целая эпопея. Я же рассказывал тебе? Ладно, уговорила, еще раз расскажу. Ты же знаешь, какое это удовольствие, когда есть о чем поведать и тебя с интересом слушают. Я тебе говорил, что мне тогда было 22? Мне казалось, что нет. У меня была тогда компания, очень забавная: школьные и студенческие друзья. Пять человек и несколько примазавшихся. Я — генератор идей, авторитет. Ваня — он татарин, маленький, черноглазый и совершенно безбашенный. Знаешь, как это, безбашенный? У нас в компании все такие. Олег с Любой, их никто никогда не видел порознь. Ни минуты! Бывает ведь такое. Хорошие ребята, добродушные. Их, скорее, можно было принять за брата с сестрой, чем за влюбленную пару. Больше в нашей компании не было девчонок, только приходящие. Они были не совсем к месту, знаешь, как велосипед, который негде оставить, когда идешь в гости. Да ладно, я не грублю.

А эта Люба вполне вписывалась: она либо была тенью Олега, либо мы вообще забывали, что она девушка. Она умела это скрывать. Кстати, она вполне симпатичная: правильные черты лица, большие серо-зеленые глаза и прямые рыжие волосы. Только губы очень тонкие, мне такие не нравятся. А пятым был Тимофей, Тима. Он был очень высоким, широким, на первый взгляд, чуть туповатым. Но на самом деле, он чертовски сообразительный. Я в жизни не встречал человека, который так быстро и точно мог найти выход из любой ситуации. В университете его никто не понимал, но преподаватели просто млели от его мимолетных гениальных идей, брошенных на семинарах, в рефератах и курсовых. Он был старше меня на три года, хотя учились мы вместе. Какое-то время он серьезно подсел на травку, это его расковало, но и заставило подурнеть. В итоге, он поравнялся с золотой серединой (или с среднестатистической персоной). Хотелось бы верить, что все же первое. Он был у нас исполнителем моих самых бредовых идей. А та история началась, как и закончилась, небом.

*


Я лежал на траве, был теплый летний вечер, и смотрел в небо, ковыряясь травинкой в зубах. Так хорошо — эйфория! Рядом копошилась вся компания в полном составе плюс моя новая подруга Света и ее подруга Настя или Алла, не помню. Они разжигали костер, готовили еду, таскали воду, а я по какой-то уважительной причине от всего этого нагло увиливал. У нас был «викэнд» на даче Олега или Любы, или их общей. Я наблюдал, как дорожка из облачной туманности разносится ветром по лазурному небу и превращается в застывшие языки огромного ритуального костра. Это зрелище всерьез меня занимало, поэтому я почти отключился от остального мира. И тогда, сама собой ничем не провоцируемая, пришла настойчивая и непоколебимая идея: бросить этот тошнотворно-уютный мирок дачи, и провести ночь в экстремальном походе под яркими мириадами мерцающих звезд. Так и никак иначе.

Друзья спорили не долго, больше всех была обижена решением Люба: столько готовили, замачивали мясо, убирались в доме — и на тебе. Случайный клин в голове у Гуру, и все планы поворачиваются в спять. Я бы на ее месте меня возненавидел. Серьезно! Я не лукавлю. Конечно, мне все прощалось из-за моего бесспорного духовного лидерства и непоседливого нрава. Да, по этому меня и называли Гуру, и фамилия моя, как ты знаешь, Гуровский — так и получилось: Гуру-сан. Смешно? Они называли меня так с уважением.

А еще, мне показалось тогда, что огорчилась моя девушка Света. Она ничего не сказала, но нахмурила свой маленький милый лобик. Я истолковал это в свою пользу. В тот вечер мы собирались первый раз провести ночь вдвоем. Это понимала и она и я, а тут бац, и я сам обламываю эту возможность. Вот такой я спонтанный.

Прошел час… Извини, мне так не хочется останавливаться на подробностях, знаешь, таких, которые делают повествование соответствующим канонам художественности. Нет, мне не трудно: мы бежали по темному лесу, балансировали на двух бревнах, перекинутых через ручей; когда подруга Светы перебиралась, она чуть не рухнула вниз — было темно, вот мы все перепугались. Когда она потеряла равновесие, она так заорала, что я лично решил, что ее схватил неведомый монстр, поднявшийся из глубин полуметрового ручейка. Потом мы брели вдоль железнодорожных путей навстречу несущимся товарнякам, слепящим прожекторами и истошно гудящим. Представляю, как покрывались холодным потом лбы машинистов, когда они замечали горстку людей, упрямо шагающих прямо по путям в лоб поезду. Было их жалко, но ощущение спертого дыхание оказывалось важнее…

В конечном итоге, мы добрели до небольшой железнодорожной станции. Она была освещена несколькими прожекторами, и казалась совершенно безлюдной. Признаки жизни определялись в далеких переговорах путейцев через громкоговоритель и гуле мотора маневрового тепловоза с прицепленными двумя маленькими вагончиками, как из детского мультика: на четырех колесах вместо восьми, один — платформа с высокими бортами, выкрашенными в красный цвет, а другой — цистерна, тоже красная. Мне все это понравилось. Уютная атмосфера, но что-то должно случится. И я тут же понял, что!

На первом пути стоял большой, выкрашенный в темно-синюю краску с красными и белыми полосами по периметру, двухсекционный пассажирский электровоз, в одной из кабин горел тусклый свет и настежь открыта дверь. Я подошел к двери и крикнул: «Эй, есть кто-нибудь внутри?». Потом крикнул еще раз громче — никто не ответил. Начинаешь догадываться, что было дальше?

Ты думаешь, это невозможно? А я скажу: когда твоя звезда сияет ярче фонаря напротив окна спальни, возможно все!

Мы всей компанией набились в тесную кабину электровоза, и я скомандовал: от винта! Я — за штурвалом, моя харизма была настолько сильна, что никто даже не пикнул по поводу безрассудства этой идеи. Надо думать, я не умел управлять электровозом, даже рядом ни разу не стоял, не знал правил железнодорожного движения, графиков. Первым делом я нашел рукоятку гудка. Электровоз оказался многоголосым: от этих звуков пробегает дрожь по телу. Можно трогаться; машина была в рабочем состоянии, отпускаешь тормоза — ш-ш-ш… — и делаешь несколько щелчков штурвала тяги (или как он там называется). Несколько секунд ничего не происходит, а потом предметы за окнами начинают еле заметно ползти назад. Это ощущение наполнено глубинными инстинктами — стремлениями. Наверное, быть всемогущим и вершить чудеса: сдвинуть с места огромную машину и набирать вместе с ней стремительную скорость.

Я долго не мог найти, как включаются внешние фонари — нашел. Пространство впереди на несколько десятков, а может и сотен метров залилось туманным желтым светом. И в нем мы разгонялись все больше, перелетая с одной железной колеи на другую. Мерно и надоедливо гудят электродвигатели, стучат колеса о стыки рельс. Не так, как стучат вагоны: ту-тух, ту-тух, а гораздо чаще: тух-тух-тух, тух-тух-тух…

Я смотрел в лица своих друзей, видел в них тот же щенячий восторг, что испытывал я сам, и от того заражался еще больше. Мы творили великий беспредел! Я продолжал поворачивать штурвал, щелчок за щелчком, и тяжеловесный электровоз послушно набирал скорость.

Это по истине прекрасно… ощущаешь себя на Летучем Голландце. Не знаю, откуда пришло такое сравнение, наверное, потому что наш железнодорожный крейсер перелетал с пути на путь, набирая скорость, сам менял направление движения, двигался плавно и мягко. Вскоре разветвления железнодорожной ветки закончились, и мы понеслись по прямой вдоль темной линии леса. Цифры на спидометре менялись каждые пять секунд: 94 — 96 — 98.


Рукоятку я зафиксировал, хотя скорость продолжала расти — это означало, что мы едем под гору. Нас никто не пытался остановить через рацию, светофор в кабине по-прежнему светился зеленым огоньком. Безнаказанный беспредел! Тогда мой экстаз достиг почти пикового состояния, я нащупал глазами свою подругу Свету, крепко ее обнял и ни слова не говоря повлек за собой по узенькому коридору вдоль гудящих исполинских электродвигателей, отгороженных решетками, протащил ее через узенький проем состыкованных и раскачивающихся на ходу дверей между секциями локомотива, преодолел еще один коридор и оказался в задней кабине. В ней было темно. Только несколько желтых лампочек горели на приборной доске. И сумрак ночи мерцал через лобовые окна. Наверное, уже понятно, зачем я притащил ее в укромный уголок? Затем, чтобы осуществить давно намеченное действо. Она казалась слегка удивленной, по дороге несколько раз пролепетала: «А кто же будет управлять?… Ты слышишь меня? А если будет красный…» Но я уже был запрограммирован и не обращал на ее слова никакого внимания. Тем более, я знал наверняка, что это совершенно безопасно для нас.

Я прислонил ее к приборной доске, слегка раздвинул ей ноги и стал целовать. Она была в короткой юбке, что сковывало ее движения. Извини, может тебе противно слушать такие подробности? Да, я понимаю, что ты ко мне не на столько привязана сейчас, чтобы испытывать что-то. На самом деле, если интересный рассказ, то можно и послушать. В общем, все произошло без долгих предисловий, страстно и с обоюдным напором. Прямо в кабине пассажирского электровоза, мчащегося на всех парах без управления. Нас потряхивало на стыках рельс, тела смещались и приходилось крепко держаться друг за друга — это я запомнил отчетливей всего. От тряски ее зубы несколько раз больно впивались в мои губы, больно и приятно. Когда мы оторвались друг от друга, я заметил, что она улыбается и плачет — вряд ли от боли или унижения, а скорее от катарсиса, понимаешь? От сильного эмоционального выплеска и очищения.

А еще я заметил мелькающие с большой частотой шпалы, тускло освещенные красным сигнальным фонарем. Они вернули меня в реальность, которую я покинул, если быть правдивым, еще на подходах к железнодорожной станции. Этот возврат не был приятным. Меня даже пробрал озноб. Я догадался обнять девочку, помог ей одеться и потащил ее той же дорогой назад в работающую кабину, не проронив ни слова.

Весь народ как-то утих — у них тоже наступило озарение. Тимофей нагнулся и пытался разглядеть в тусклом свете надписи на приборной доске. С его большим ростом, в таком положении — попой кверху — он занял полкабины, и все остальные теснились с другой стороны.

— Ну? — спросил я.

— Что, ну? Давай тормозить эту колымагу, — раздраженно промычал он.

— А мне казалось, что мы только набираем скорость…

— Ты смотрел на приборы? Уже 136, ты понимаешь, что это за скорость?!

— Да ладно вам, — вмешался в разговор Ваня, который отличался бесбашеенностью, — Мы сейчас доедем до следующей станции, там остановимся. Какие проблемы.

— А ты знаешь, как это делать? — кипятился Тимофей.

— Я знаю, спокуха на лице! Если тронули с места, то и остановим. Главное, следите за светофором, как только будет желтый, сразу орите — будем тормозить. А там после первой развилки остановим, чтобы не создавать аварийную ситуацию и сделаем ноги. Все под контролем — мы же теперь железнодорожные асы.

Моя речь возымела должный эффект, компания опять заметно оживилась. Ваня стал заигрывать со Светиной подружкой, Олег и Люба были моими помощниками. Один следил за светофором и приборами, другая отвечала за связь. В динамике стали прорезываться какие-то голоса, отрывистые, еле слышные и громогласные. Люба пыталась разобрать, есть ли обращения в наш адрес. Тимофей ушел в моторное отделение (как на корабле прямо) — он всерьез интересовался всякими железяками, это была его стихия. И, наконец, я стоял на капитанском мостике со штурвалом в руках, сзади меня обнимала Света, и я знал, что все будет хорошо. Мое знание управляло происходящим вокруг. Я не распылял свою ауру удачи по пустякам, но в тот момент надо было воспользоваться ей.

*

Страницы: 1, 2

Наверх

Время загрузки страницы 0.0013 с.