Я с миром мирен все ж...

Родимый град Карши и сон степи целинной
советский человек трудами возмутил,
для хлопка мегатонн прошел пески пустыни,
водой Аму-дарьи такыры опоил.

В начале той поры мне только лишь семнадцать,
и дерзкие мечты стремят меня в Москву...
Уж много лет прошло... Не вздумайте смеяться:
я город стольный — тот! — как юноша, люблю...

Ташкент — маяк и порт: здесь дом, здесь дети, внуки.
Здесь место "два на два" (Евтерпа, слёз не лей):
покой и верный спас от горестной разлуки, —
мне рядом вечно быть с супругою моей...

Осанну я пою, как водится, Отчизне:
она спускала мне проказы и грехи,
не глушит голос мой, спасибо ей и жизни
за то, что мимо шли незрячие стихи.

Незрячие стихи... Плод лени ли душевной,
иль младости ума, или слепой любви,
иль корысти худой, расчетно-лицемерной, —
они стары, как мир, незрячие стихи.

Я шоры с глаз твоих на миг лишь сдвину, Клио...
Расфондленный Арал по-прежнему в тоске...
Народ терпим и нищ, а власть шумит чванливо...
Но мне спокойней здесь, чем в вавилон-Москве...

Печальная судьба узбекского идальго...
Не прочу я такой ни другу, ни врагу...
Но, прорастая сквозь преграды, как бодяга,
я с миром мирен всё ж, не вою, не кляну...

Хранитель есть стези — с ним наши святы узы:
я русским словом жив, ему, как пёс, служу...
Для Родины оно — неявный мост к союзу,
что явным станет вновь... Надеюсь, доживу...