Развозчик молока

Счетовод больницы небольшого провинциального городка однажды пришел домой очень уставший. Даже не испытав желания поужинать, он решил лечь и уснуть. В последние годы он часто, приходя домой вечером, ужинал и тут же уходил спать, ни у кого, ни у уже повзрослевших детей, ни у все больше ворчавшей по поводу его отстраненности жены ничего не спрашивая, стремился углубится в сон; до появления света очередного и скорее всего нежеланного дня, на всем протяжении которого он нетерпеливо ждал его конца, чтобы опять уйти в забытье. Сегодня в состоянии между бодрствованием и сном почему-то он стал вспоминать свою юность...

Отец его был рабочим. Он работал в предприятии, которое называлось молочным комбинатом, но было настолько небольшое и до того просто оборудованное, что ему казалось, будто точно такое они могли бы сами построить на своем приусадебном участке, если бы постарались и если бы разрешили. Отец каждый день за несколько часов до обеда привозил оттуда молоко на старой арбе, которую тянула очень худая и старая лошадь; на теле ее всегда были какие-то раны и вокруг них все время роились мухи. Лошадь даже не пыталась их разгонять и будто она смирилась с такой жизнью, разрешая мухам пожирать себя. Каждый день она таскала по всему городу несколько больших металлических тяжелых бидонов, которые доверху наполнялись молоком, так, что из-под крышек оно понемногу выливалось, когда арба двигалась по грунтовым неровным дорогам поселка, которые все время превращались в грязное месиво после дождя. Отец развозил молоко на арбе сам, и перед тем, как раздать бидоны детскому саду, больнице и интернату, привозил молоко домой, из каждого бидона брал по одному ведру, а недостаток восполнял в таком же объеме водой. Отец говорил, что это молоко, часть которого они сами использовали, было не первичным молоком, поскольку на комбинате ему давали молоко уже разбавленное. Также работники детского сада, больницы и школы для трудных детей, то есть интерната, где школьники кроме учебы еще жили и кормились, приняв от него это жидкое молоко, в свою очередь тоже разбавляли его водой, взяв оттуда, то есть от того, что отец им давал, себе, как они считали, "чистого" молока. Насколько он помнил, в конце концов все оставались довольны: и "хозяева" комбината и их семья, которая всю жизнь из вторичного молока делала сыр, творог и употребляла с удовольствием, и работники учреждений, которые "лишнее молоко" уносили домой, и наконец — больные, трудные школьники и дети, которым все это доставалось бесплатно. Так продолжалось долго, пока измученная и вся израненная лошадь не умерла. На арбе без лошади отец не мог уже развозить молоко, и поэтому его семья осталась без этой "белизны". Отец все надеялся на то, что, может, дадут им новую лошадь и опять он каждый день будет привозить домой молоко. Комбинату однако дали не новую лошадь, а какую-то старую грузовую автомашину, и с человеком, который водил ее. А отец все равно машину не умел водить. И теперь молоко возил этот новый работник в кузове старого грузовика, который, казалось, готов был вот-вот развалиться: при езде у него трещали деревянные бока и железные ручки, крепившие их.

Теперь этот новый развозчик, наверное, делал то же самое, разбавляя молоко водой и используя для себя "лишнее молоко". Отец очень переживал из-за того, что лишился доступа к молоку, и молился, чтобы нового работника сняли и нашли для комбината, то есть для его арбы, которая уже давно стояла недалеко от свалки комбината без действия, новую лошадь, пусть такую же худую и израненную и, наверное, в таком состоянии никому не нужную, и ни на что, кроме того, как развозить молоко, не годную лошадь. И вот как-то вечером в их доме узнали о том, что нового развозчика молока все-таки сняли. Причину отец объяснял тем, что будто тот в последнее время стал молоко разбавлять не одним, а двумя ведрами воды, соответственно взяв оттуда столько же молока. И в конце концов это открылось, поскольку то, что уже получали последние, то есть дети, школьники и больные, можно было сказать, совсем не было похоже на молоко, а скорее на прозрачный раствор извести с водой. Но вопреки ожиданиям отца опять о лошади никто не стал думать, а взяли нового работника, который продолжал развозить молоко на грузовике.

Отец все больше терял надежду, что когда-нибудь кто-то вспомнит и о лошади тоже. Но продолжал работать на комбинате. Теперь в паре с одним рабочим этого предприятия они убирали территорию комбината и один раз в неделю вывозили оттуда весь мусор. И иногда вывоз мусора попадал на утренние часы, и из-за того, что мусор кроме старого автомобиля не на чем было вывозить, они грузили его вместе с молоком и сам отец с напарником поднимался в кузов, чтобы разгрузить мусор после доставки молока, поскольку все получатели его находились в городке, а мусор надо было вывозить за его пределы. И отцу нелегко было смотреть на то, как, выехав из комбината, водитель автомобиля, прежде чем раздать молоко, заезжал к себе домой и, попросив мусорщиков оставаться в кузове, вызывал сына и с ним вместе вначале заносил домой, а потом через какое-то время приносил обратно бидоны, забрызганные водой, и друг за другом опять грузил в кузов. После таких дней отец приходил домой в сильно упавшем настроении и почти ни с кем не разговаривал. Теперь полученной им зарплаты — мать была домохозяйкой — еле-еле хватало на еду, они жили намного беднее, чем прежде. И еще — он не разрешал никому покупать за деньги молоко на базаре, без которого трудно стало жить семье после долгих лет привыкания.

Однажды как-то матери удалось уговорить отца послать кого-то из детей к его сестре, которая недавно устроилась работать на кухне больницы и, по словам матери, каждый день приносила домой самое малое два ведра с готовой едой — и одно ведро семье, другое собаке, еще большую сумку с разного рода продуктами. Отец похолодел к своей сестре почему-то давно, с которой, можно сказать, долго уже не виделся. Он поэтому вначале не соглашался, говорил, что сейчас обращаться к ней для него будет унизительно. Но мать не отставала от него, все время показывая на взрослеющих тощих детей, которым, чтобы развиваться, необходимо было хоть как-то кормиться, а не ходить полуголодными. Отец в конце концов сдался и решил отправить его — старшего сына, к тете за продуктами.

Будущий счетовод добрался до больницы, вошел во двор. Кухню долго искать не пришлось, она находилась на углу основного здания для лечащихся. Он поднялся туда по небольшому каменному крыльцу, толкнул незапертую дверь, вошел в помещение, где было очень жарко. Несколько женщин в углу, на каких-то печках и в каких — то огромных котлах, которых он до этого не видел, что-то варили; из котлов поднимался сильный пар, из-за которого в помещении было невозможно дышать. Здесь еще пахло каким-то тяжелым и очень неприятным запахом — смесью различных запахов — горелого жира и пота. За этими печками стояли трое женщин, еще одна сидела чудь дальше от них на скамеечке. Обратив внимание на последнюю, он увидел, что у нее с шеи и по уже немолодой, морщинистой груди стекают струйки крови — это были следы недавнего рукопашного боя между работницами, которые часто ругались из-за того, кто что сегодня будет брать домой и сколько. Позже из разговоров тети он слышал, что из приготовленной пищи самые жирные куски они оставляют "главным" больницы, тем к которым обращаются не по имени, а по фамилии, и к которым каждый день они посылают на их рабочее место самое лучшее из всего имевшегося у них. Потом право выбирать передавалось здесь главному повару, женщине, у которой, как он увидел в тот день, были от постоянного употребления жирной пищи или еще из-за чего-то огромные жирные складки под подбородком. А после нее оставшееся разбирали они — поварихи и раздатчицы. А в самом конце что оставалось, отправлялось по палатам больных, которые никогда не жаловались и очень были рады этому корму и смотрели на него как на богом посланное — ведь все это было бесплатно, за счет государства. Когда он спросил про свою тетю, ему показали на дверь внутри помещения. Будущий счетовод подошел к этой двери и постучал несколько раз. Дверь открыла та самая главная повариха, которую он видел в этот день впервые. Увидев его из глубины комнаты, тетя встала из-за стола, за которым они ели что-то из неглубоких железных тарелок, и подойдя к нему, поцеловала его в щеку жирными от еды губами. Он почувствовал, как весь этот жир на своих губах она размазала по его правой щеке, будто она ничего другого не находила для вытирания губ. Тетя спросила, зачем он пожаловал. Немного стесняясь, он передал ей просьбу отца, что ее, как было видно по ее глазам, ничуть не удивило. Взяв его за руку, и даже не спросив, голоден ли он или нет, она посадила его на свое место и чуть ли не силком стала совать ему в рот ложкой еду из своей уже начатой тарелки. Ему стало тошно от столь жирной пищи, наверное, они клали сюда слишком много масла.

— Это мы готовим для главного больницы специально, чтобы здесь поесть, это не из общего котла, сегодня он приходил сюда с гостями.

Будущий счетовод знал, что в их краях главной приметой хорошо приготовленной, вкусной еды считается количество в ней сливочного масла, и еще это количество показывает, для кого она приготовлена; чем выше было положение едока, тем больше нужно было класть ему масла. Он хотел сказать, что жирную пищу вообще есть не может, и даже не голоден, но тетя не хотела его слушать, говоря, что где попала еда, не отказывайся от нее, она богом посланная. После нескольких ложек он понял, что еще немного и ему станет совсем плохо, стал упорно отказываться есть и чуть не оттолкнул руку тети. Тогда она встала, подошла к главной поварихе и как было видно стало о чем-то просить.

— Только из того, что положено тебе, — сказала та, потом, немного подумав, добавила: ладно, часть из твоего пайка, а часть я отдам из общего.

Тетя подозвала его к себе и сказала, чтобы он следовал за ними. В этой комнате была еще одна небольшая дверь, ведущая в другую комнату. Эта комната была набита всякими бумажными и матерчатыми мешками, в которых содержались разного рода продукты. Чего здесь только не было! Сгущенное молоко в синих железных баночках, макароны и вермишели разных сортов, сливочное масло, даже такие печенья и пряники, которые он и в магазине не видал. А рыба и мясо лежали отдельно — в слегка замороженном и консервированном виде. Позже тетя рассказала, что не все продукты, привозимые на склад больницы, попадают к ним. Самое лучшее и свежее сразу идет к главным людям больницы или же продается по не очень высокой цене, но на складе. Для этого они грузят часть продуктов в машину и вывозят куда-то, или же, когда везут сюда, избавляются от части, принадлежащей продаже, прямо по дороге. Кому продают никто не знает, но иногда они узнают какие — то их остатки, продающиеся на базаре или в каком — то магазине.

В тот день тетя достала бумажный кулек и подала ему, велев немного раздвинуть края. Потом она взяла металлический совок и стала засыпать в его кулек понемногу из содержимого разных мешков, пока не наполнила его до самого верха. Он уже еле-еле держал кулек в руках из-за тяжести и из-за того, что такой полный кулек трудно было держать за края. А нужно было поддерживать еще и снизу, что доставляло дополнительные трудности. Когда уже все было готово, тетя сказала ему, что с таким кульком нельзя выйти из больницы через ворота, откуда он пришел, а нужно пройти через дыру в заборе больницы. А этот забор слишком высокий, через него не перелезешь и поэтому приходится проходить через дыру в нем. Тетя и главная повариха вышли вместе с ним на крыльцо и оттуда показали ему на ту часть забора, откуда можно было выйти из больницы. Дыры не было видно, поскольку на участке стояли невысокие, но с разлапистой кроной деревья, которые прикрывали это место. Попрощавшись с тетей и главной поварихой и поблагодарив их, будущий счетовод отправился в ту сторону, куда ему показали. Он прошел всего несколько шагов, но вдруг услышал, как его окликает тетя:

— Остановись сынок, дай я все-таки провожу тебя. А то буду беспокоится.

Она догнала его и пошла рядом.

— Ты понимаешь, даже здесь надо стараться, чтобы тебя никто не увидел, а то могут сообщить главным, а это очень не желательно.

— А что может быть? — спросил он.

-Кто-то из главных, узнав об этом, может догнать тебя и отобрать то, что несешь, и еще оскорбить тебя хорошенько. Со мной сколько раз было такое, да и не только со мной и с другими тоже. Бывало, пока я шла с полными ведрами и набитой сумкой, кто-то сообщал на "верх", и догнав, у меня отбирали ведра, выливали содержимое на землю, а саму оскорбляли самыми страшными словами.

Они дошли до забора, точнее, до дыры в нем. Она была небольшой, находилась в самом низу, так что оказаться по ту сторону забора нельзя было, если только не упасть на землю и не двигаться по земле лежа, с помощью локтей.

-Что ты ждешь, оставь кулек и переползай, а потом я передам тебе кулек, отсюда мы, все женщины, которые что-то несут домой, проходим каждый день.

Будущий счетовод лег на землю, она была здесь мягкая и желтоватая, на ней виднелись какие-то следы, напоминающие собачьи, видно, собаки тоже использовали этот проем для контакта с больницей, и им проползать здесь было намного удобнее. Помогая себе локтями и упираясь на колени, он стал выбираться наружу. Из-за непривычки ползать, он поцарапал себе колени и у него стали болеть кончики локтей. Когда он встал уже на той стороне, одежда его была вся в пыли. Слегка встряхнув эту пыль, он, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, нагнулся, чтобы увидеть тетю на другой стороне. Она, убедившись, что он уже оказался за забором, стала проталкивать через это же отверстие кулек. Получив свой ценный груз, будущий счетовод направился в сторону дома, который находился недалеко отсюда, все время стараясь увеличивать скорость своего передвижения. Ему казалось, что в любой момент кто-то из главных может преградить ему дорогу и, остановив, отобрать то, что он несет, а потом оскорбить его, может даже ударить, а содержимое кулька высыпать в так называемую речку, которая протекала мимо больницы, рядом с их домом. Она была совсем небольшая, совсем мало было в ней воды, только в начале весны она наполнялась до краев и становилась мутной, приобретая желто— красноватый цвет и тогда ее дно невозможно было видеть, как в другое время.

Пожилые жители городка говорили, что когда-то в ней воды было всегда много, как теперь в начале весны, но потом она стала постепенно высыхать, и воды становилось здесь все меньше и меньше, может она давно высохла бы, если не те воды, которые, после использования в различных учреждениях, вливались в длинный и неглубокий овраг, который проходил по всему городку и которым пользовались все жители, живущие на его берегу. В семье будущего счетовода воду из речки брали только для мытья посуды, может, из-за того, что, учреждения, сливающие в нее грязные воды и всякие отбросы, находились недалеко от их дома, и поэтому для питья речную воду не использовали. А поскольку другого водного источника рядом не было, они "чистую воду" покупали. А привозили ее "сверху" — из деревень, в которых были родники. Хотя эту воду продавали недорого, но эта покупка увеличивала расходы их семьи. Раньше, когда жива была лошадь, воду отец сам привозил, а теперь уже приходилось покупать. Ниже к центру городка воду из речки люди использовали также и для питья. У этого могло быть несколько причин. Может, дальше от них к центру жили более жадные или более бедные люди. А может быть, из-за того, что от их домов не были видны места "слияний". Семья будущего счетовода и их соседи, которые использовали воду для мытья посуды, стирки и других нужд, утешали себя тем, что все, что вода несет с собой, она на расстоянии утрачивает, то есть, все это осаждается на дно реки, и вода будто бы очищается. А жители центра и нижней части городка (они считались верхней частью), может быть, успокаивали себя тем, что если она на расстоянии до жителей верхней части очищается и становится годной для мытья, то на расстоянии до них она очищается еще больше и становится также годной для питья. Так что тратить деньги на покупку привозной воды им уже не приходилось.

Дома его ждали давно и встретили с большой радостью. Мать тут же стала варить макароны в большой кастрюле для всей семьи, а потом, пожарив с луком куски мяса, которое он принес, подала на стол. Давно так вкусно не ели, но детям больше понравилось сгущенное молоко, при добавлении воды, которое напоминало то прежнее свежее молоко, хоть и было оно сладким.

Теперь он стал ходить к тете чаще и каждый раз возвращался с полной сумкой. Он уже основной вход в больницу не использовал, проходил все время через дыру и, хотя приходилось каждый раз ползать, все-таки он скоро привык. Но однажды, держа путь туда же с немалой сумкой, он уперся в сплошную стену. Да, эту дыру, откуда он проникал каждый раз, заложили камнями. С трудом поднявшись на забор с пустой сумкой, он также нелегко спустился за забор. Через какое-то время он возвращался уже с полной сумкой в сопровождении тети. Осмотрев заложенную речными камнями дыру, они с тетей решили, что легче будет открыть в другой части забора новую дыру, чем восстанавливать старую, так как она очень крепко была заложена. Отыскав с тетей более слабое место в заборе, они принялись прокладывать здесь новый проход.